ЖЖурнал. ЗЗаходи. (e-mir)

Ординарец протянул руку, Павел Иваныч ухватился и был вытащен на скользкий бережок. Василий быстро помог обтереться и накинул доху.

"Расторопный паренек", подумал Павел Иваныч - "не зря ко мне приставили". Ординарцу он не доверял - всего-то вместе полгода. не срок. Покойный Иосифыч был при нем лет 30 - тот да, в полном доверии был. Но помер. Генерал вздохнул. И ведь всего на пару лет старше меня, 73 ему было. 

Павел Иванович не любил вспоминать свой возраст. Не разрешал себе. Как поставил себя полвека назад - режим, зарядка, так и спуску не давал. Оттого и рука по прежнему была твердой, и женат Павел был, несмотря на говорки за спиной  - уже по четвертому разу. И то что нынешняя жена Маша была младше его на три десятка лет - это не в тягость пока. Есть еще силы.

Он знал что благодаря крепости телесной и всегдашней трезвости его и выделили. Очень много его сослуживцев крепко выпивали, да и в политбюро таких хватало. Но для последнего (он так это и называл "последнее дело") нужны были люди не просто непьющие, а еще и настоящие коммунисты, не свернувшие с ленинского пути.

Генерал П.И. Перетятько был как раз из таких - твердокаменный. Так за глаза офицеры и зовут - Чушкой. Он это давно знал, но вида, конечно, не подавал. 

 Вставка.

Бишоп остановил его - "так, Дима, дай мне минуту, я сейчас ничего не понимаю. Давай все же хотя бы пару слов - как ты меня вскрыл?"

Дмитрий удивленно поглядел на Бишопа - "Это разве важно?" и тут, же без паузы и ожидания ответа принялся рассказывать. Все было достаточно просто - обычное головотяпство мелких клерков, на которых повешены не по чину ответственные дела. Какая-то девочка сунула в сканер не ту пачку бумаги лет пятнадцать назад, потом другая блондинка (кстати, к чему этот шовинизм - может и другой) нажал кнопку - и секретные данные стали уже не такими секретными. А начальство, наорав и уволив кого надо - решило не пачкаться, благо ушедшие данные были весьма так себе - третий сорт, не брак. Несколько документов ушедшей эпохи.

Думая о головотяпстве, своем и чужом, Бишоп предался краткой печали и благополучно пропустил несколько фраз, которыми Дмитрий, вероятно, хотел его ввести в курс своей просьбы. А может тут просто сработал какой-то механизм экономии внимания - Бишоп знал доктора Д. Серебрянского очень давно, и сознание, похоже, приучилось фильтровать вводные фразы и красивые обороты, которыми тот привык щеголять.

"...понимаешь, тут коротко не расскажешь" - Бишоп кивнул. Он уже почти пришел в себя и снова чувствовал себя рассудительным американцем при эксцентричном русском. "Я сначала и не понял ничего - да и не мог понять, мне было чуть больше двадцати, я только закончил институт, распределился, но еще не успел вещи собрать. А тут неожиданно приходит письмо из института, и меняют мне распределение. И удачно так меняют - не нужно ехать в какой-то городишко с номером, остаюсь в Харькове. Хотя я тогда, помнится, рад не был - никакой романтики. А когда увидел куда назначили - вообще приуныл. Направление было в "Докучаевку" - какая-то лаборатория при институте почвоведения. Зачем аграриям понадобился биохимик с дипломом о химии мозга?"

"Однако когда добрался до места - все оказалось не так уж печально. Здоровенное светлое здание, большая и современная (даже слишком современная) лаборатория. А самое главное - люди. Из харьковских нас было только двое - я и еще один парень, я его знал, несколько раз пересекались на университетских олимпиадах, все остальные - со всего Союза. И сразу было видно - светлые головы. Завлабом у нас был сам Гиреев. Профессор, лауреат, постоянно в делах, его как-то ухитрились уговорить бросить свою работу в Новосибе и приехать сюда, в глушь."

"Мне б еще тогда надо было озаботится что все уж больно хорошо - и сотрудники чуть ли ни молодые гении, и начальник - столп и светило. Но зелен я был тогда, и слишком уж верил в удачные совпадения"

---

Продолжение следует. Полный текст по тегу "Похмелье".

На прогулку это не было похоже - Дима явно куда-то его вел. Бишоп решил не упираться и не задавать вопросов, а просто вовсю крутил головой, пытаясь понять, чем отличаются люди и город от того, двухдесятилетней давности. 

Отличий было столько,  что труднее, наверное, было найти сходство. Сновавшие вокруг прохожие были на удивление энергичны - и это после палящего августовского зноя, да и после работы, наверное. Он еще раз вспомнил загнанное выражение лиц, особенно женских - рысканье в поисках очередного дефицита,  полупьяные мужички,  покуривавшие под фонарями.

И снова в голове застучала, казалось, навсегда выключенная машинка, пытаясь сопоставить факты и сделать какой-то вывод. Какой? Зачем?

Они как раз собрались переходить через очень приличное шоссе. Свежий асфальт, два ряда в каждую сторону. Перед "зеброй" тормознули пару вольвовских автобусов, потом советский, Бишоп не смог вспомнить марки, и пяток легковушек. Пока они шли по переходу, появилась еще и двое запыхавшихся велосипедистов.

Они зашли на территорию какого-то парка. Парк был как парк, единственное что его удивило, что по дорожке, которая вела вниз, спускались несколько пожилых дам с пластиковыми бадейками. Еще несколько граждан понесли им навстречу разнообразную тару, наполненную чем-то жидким. Еще через пять минут его недоумение разрешилось вполне очевидным образом - они подошли к странному сооружению, похожему на огромную бетонную панаму, под которой было устроен фонтан-источник воды, по видимому минеральной.

Бишоп посмотрел на Диму несколько недоуменно. Тот улыбался. "Сто лет тут не был".

"Водичкой решил меня напоить?"

"Не совсем, друг, не совсем. Идем к вооон той скамеечке"

Они отошли к скамейке, где шум фонтана был почти не слышен, скамейка была похуже остальных - покосившаяся на одну сторону и хуже освещенная, но Дима сел на нее с видимым удовольствием, так что Бишопу пришлось сделать то же самое.

Дима минуту собирался с мыслями, а потом сказал то, что Бишоп не ожидал услышать ни от кого из своих нынешних знакомых, тем более от Димы, человека который был его единственным настоящим другом - "Я знаю что ты из Конторы..."

---

Продолжение следует. Полный текст доступен в обратной хронологии тут

Бишоп поглядел в тарелку, вздохнул и решил начать с салата.

Когда он закончил с капустой и рисом, он с облегчением выдохнул и взялся за газету.

"Так, передовица - Генсек на переговорах в Китае, это мы пропустим, сейчас только про китайские дела читать. Все и так ясно - в южных провинциях волнения рабочих, в северных - сепаратистов, армию перебрасывают туда-сюда. В общем - ничего нового.

На первой странице была еще здоровенная цветная фотография Бурана-7.
"Так, семья космических туристов, ого, девяносто миллионов долларов. Так, тут они жмут руку министру туризма, ну понятно, за такие-то деньги..."

На второй странице уже было попроще - "Запуск третьей очереди очистных сооружений на Байкальском целюлозном, фотография, конечно, постановочная - уж очень симпатичная девочка и уж больно поза пафосная. Хотя... Совсем как-то по стариковски выходит..."

"А вот этого раньше точно не было - больница для детей с церебральным параличом, представители Красного Креста "приятно поражены". Ненавижу этот слог. Но больница и впрямь выглядит на фотографиях обжитой и современной. И улыбки у медсестер человеческие... "

"Ага, это уже занятно - Мария Кравченко, машинист поезда метро в городе Львов - выиграла два с половиной миллиона рублей во Всесоюзной лотерее. Из полученной суммы девяносто пять процентов передано ею в Фонд помощи странам Третьего Мира. Так, и фотография где она вместе с Зульфией Баради. Симпатичная девчушка. Особенно на фоне этой Зульфии. "

"Так, добыча десятитычной тонны молибденовой руды в Монгольской ССР. Бригадир Кублай Давидович Симак, ишь ты.

"Все, теперь к иностранным новостям. Так, война в Лаосе, Гана просит вмешательства ООН и сил Варшавского Договора - понятно. Выборы в Польше - социалисты или трудовики? Трудовики, ясное дело."

"Судьба МКС снова под вопросом. США отстают в плане финансирования. Еще б мы не отставали с таким президентом. "

"Ну, вроде из осмыленного... Вроде все".

---

Продолжение следует

Только идя через зеленый корридор Бишоп осознал, насколько он устал за время полета. Все же он уже лет пять не летал через океан, да и печень что-то не ко времени решила показать норов. Диму же пришлось буквально тащить под руку, его колотила нервная дрожь, а Бишоп мечтал уже добраться до гостиницы и дать отдых натруженным ногам.

Благодаря всем этим радостям Бишоп практически ничего вокруг себя не замечал, в голове остались только пара ярких картинок - красный флаг и какой-то памятник на холме возле аэропорта, и здоровенный фонтан на площади, выкидывающий струю высоко в белое августовское небо. Все остальное - люди, автобус, везший их до гостиницы, сама гостиница - все было скрыто за пеленой усталости. Этот кокон донес его до кровати, раздел и сбросил в глубокий сон.

Он проснулся и некоторое время лежал, уставясь в потолок. Ага. Харьков, аэропорт, гостиница, Союз Советских Социалистических Республик. Он потянулся к брюкам и вытащил оттуда филипс.- Ого, шесть часов сна. По местному времени... Он щелкнул по экрану, поводил пальцем... Ага, восемь вечера. Отличное время для завтрака и утренней газеты.

Он решил не дергать пока Диму - пусть отсыпается, захочет - позвонит. Нужно было спуститься и поужинать, а заодно почитать газету. Он еще вчера решил что возьмет Труд или Известия, Правда для него всегда была тяжеловата. Слишком много официоза. Хотя... Прошло двадцать лет с тех пор когда он держал в руках советскую газету.

---

Продолжение следует.

---

Похоже, минут пятнадцать он все-таки продремал, потому что разворачивающиеся картинки-воспоминания прервались "Просыпайтесь сэр" и чувствительным похлопыванием по плечу. Что делать, в эконом-классе стюардессы привыкли не особо церемонится с пассажирами, особенно с теми, кто не реагирует на указание пристегнуть ремни.

Самолет готовился заходить на посадку. Бишоп сидел вдалеке от окна, так что мог видеть только тошнотворно наклоненный горизонт, что, впрочем, не сильно его беспокоило.

Беспокоил его Дмитрий. Со своего места он видел только его макушку, но и макушка ему сильно не нравилась - цвет у лысины его коллеги был бледный и покрыта она была пятнами пота. Вроде бы он раньше не замечал у старого друга боязни перелетов.

Вообще, конечно, свинство что их разделили - но тут уж ничего не поделаешь. Недавняя идея администрации. Борьба с терроризмом, ничего не попишешь.

Самолет уже бежал по дорожке, Бишоп помедлил - и влился в общие жидковатые апплодисменты. Потом автоматически залез в карман, вытащил и активировал свой новый "Филипс". Он уже весь помигивал разнообразными напоминаниями, подсказками и искрился неотвеченными сообщениями. Подарок дочери, ничего не поделаешь. Сам бы он бы купил аппарат попроще, наподобие его старого советского "Спутника" - очень приличная была машинка, как раз для стареющего скромного гуманитария.

Продолжение следует.

---

Их как раз перевели на форму ноль - никаких активных действий, контактов и вербовки, только наблюдение. После суматохи перекрестных проверок в обнимку с детектором лжи это был прекрасный подарок. Все просто - нужно много двигаться, слушать, запоминать.

Почти сразу он ощутил, что атмосфера в городе изменилась. Вроде те самые серые здания, удушливая летняя жара - но что-то стало другим. Он сперва думал что это все шутки воображения, реакция на свободу от подозрений, на то, что крот найден.

Нет. Город действительно стал иным. Уменьшились очереди в водочные магазины, хвосты которых раньше начинали расти прямо с утра, за два часа до начала торговли. Стали исчезать фарцовщики, дежурившие "на точках" в ожидании интуристов.

Бишоп тогда рванул прямо в гущу москвоской андеграудной жизни - к Лешику. Лешик Поливанов был художником-авангардистом, рисовавшим страшных сизолицых мужиков вперемешку с антисоветчиной. В натурщиках для сизолицых недостатка не было - Лешик и сам не реже раза в месяц уходил в "черную", а уж друзей-алконавтов имел множество.

То что Бишоп увидел в квартире Лешика - было удивительно и пугающе. Его впустила непривычно тихая и трезвая мать художника. Непонимающий Бишоп оглядывался, примечая необычные изменения - куда-то исчезла сваленная по углам дрянь и бутылки, картины с сизыми мужиками тоже пропали. В студии было пугающе пусто, чисто и светло. Напротив окна стоял Лешик, обряженный в странную хламиду, испачканную красками и что-то поправлял в здоровенном полотне. Подойдя поближе, Бишоп стал рассматривать картину и почуствовал, как по спине поползли мурашки - это было настолько непохоже на предыдущее творчество Лешика, что в первый момент Бишоп даже подумал, что эту картину принесли сюда для реставрации.

Лешик ради денег иногда брался за "подмалевку", но дела этого не любил, пытаясь как можно быстрее сбагрить работу.

Но эта картина была явно кисти Л. Поливанова. Бишоп достаточно долго разглядывал картины своего знакомого, чтоб быть в этом уверенным. Но здесь не было ни сизых мужиков, ни скелетов с серпами и молотами в гниющих лапах. Это был городской пейзаж - тщательно прорисованный подоконник с цветами, вид на заснеженный перекресток, и женский силуэт, замерший у окна.

Все это настолько выбивалось из того, чем интересовался в своей жизни Лешик - что Бишоп испуганно поглядел на него. Поглядел - и понял, что не узнает. Это был другой человек, не фигурально - а действительно другой. То есть черты лица его не изменились, но что-то неуловимое просто кричало об этом.

Бишоп начал ничего не значащий разговор, но Поливанов отвечал очень скупо, продолжая рисовать. Пообщавшись с матерью художника - он обнаружил что и она ведет себя не совсем так, как раньше, хотя тут Бишоп не мог быть сильно уверен - чаще всего "мама Тамара" была слишком пьяна для разговора. Она подтвердила, что да, Лешик сильно изменился, "бросил пить и взялся за ум".

Все это Бишоп описал в рапорте, которому, однако, особого внимания не уделили. Сначала не уделили...


Продолжение следует.

Скорее всего рассказ будет называться "Похмелье".

---

Стюардесса включила свет и пассажиры заворочались, просыпаясь. Бишоп же наоборот - прикрыл глаза. Привычка, одна из дурацких привычек, оставшихся от предыдущей жизни. Сливаться с толпой, не выделяться, наблюдать. Не выделяться, следить, запоминать.

Но сейчас он уже может не следить и не запоминать. Наоборот - закрыть глаза, покачаться на волнах усталости и бесонницы.

Но сна не было. Вместо него в голове развернулась на широкий, киношный формат картинка его первого посещения СССР. Унылые серые здания, унылые лица унылых людей. Даже весна была какой-то сероватой. И так было еще целых четыре месяца.

А потом - все изменилось. Это было похоже на удар пули в бронежилет. Перехватило дыхание - потемнело в глазах. Крутишся, ищещь - откуда?

Бац - и агентура, прикормленная, ручная, вдруг перестает выходить на связь. У Бишопа был слишком маленький чин, но он помнил потерянные глаза и бледный вид тех, кто отвечал за контакты.

---

Продолжение следует.